- Наличие: В наличии
- Код товара: 1079
Автобиографическая книга воспоминаний «В родном углу» – последняя художественная книга С.Н. Дурылина, которую он писал в течение ряда лет, где воскрешал в памяти дорогие ему образы кормилицы, няни, матери, отца и бабушки. В ней он возвращается к своему детству и юности, памятным годам учебы в 4-й мужской классической гимназии. В ней собраны бесценные для потомков воспоминания о Москве.
Коренной москвич, страстно любящий свой родной город, проницательный наблюдатель и участник его повседневной жизни, Дурылин создает блестящие по своей выразительности и глубине «обзоры» целых срезов, пластов жизни дореволюционной Москвы. Это и описание купеческого сословия, его характеров и непреложных нравственных устоев, и подробное художественное исследование социального устройства города — гимназий, богаделен, рынков, торговых лавок, транспортного сообщения, общественных столовых, порядка проведения городских праздников и многое другое.
Для кого эта книга?
Для тех, кто увлекается историей Москвы, кто умеет наслаждаться русским «царственным словом», любит и ценит высокохудожественную мемуарную прозу.
Особенность издания
Трудно представить себе более полное, выразительное и ценное описание дореволюционной Москвы, чем дарит читателям Дурылин. Прежде всего он сам – коренной москвич, москвич по духу, языку, мирочувствованию. Он застал ее еще белокаменной, он помнил ее неповторимо-праздничный облик, так восхищавший чужеземных гостей: Г. Уэллса, Верхарна, Кнута Гамсуна. Золотые купола сорока сороков, весело играющие на солнце.
Перед читателем во всех подробностях, словечках и привычках предстает купеческая, усадебно-дворянская и мещанская красавица-Москва. Сколько стоила тарелка столовских щей («…в Москве умереть с голоду было невозможно»), кто выпекал самый вкусный хлеб, как и куда ходили первые трамваи, чем отличались ночные извозчики от дневных, какую воду пили москвичи и множество других достоверных свидетельств найдет читатель в этой блестящей городской хронике очевидца.
Над книгой работали:
Ведущий редактор Наталия Виноградова
Дизайнер обложки Антон Героев
Дизайнер-верстальщик Савостьянова Анна
Корректор Марина Макарова
В оформлении обложки использован коллаж на основе фотографии из альбома Н. А. Найденова «Москва. Соборы, монастыри и церкви»
Сергей Николаевич Дурылин (1886–1954) был известен как религиозный писатель, литературовед и искусствовед, театральный критик, талантливый педагог, этнограф, знаток церковного искусства. Но его художественные произведения незаслуженно забыты. Хотя именно художественный язык Дурылина так высоко ценил его ученик, Б.Л.Пастернак и, выделяя его среди всех своих великих современников, писал: «Это он переманил меня из музыки в литературу…»
От редакции
Предисловие. Карта памяти вечной. Дмитрий Шеваров
Вступление
Часть первая. Родное пепелище
Глава 1. У Богоявления в Елохове
Глава 2. О хлебе насущном
Глава 3. Родной дом
Часть вторая. Родные тени
Глава 1. Бабушка и мама
Глава 2. Отец
Глава 3. Рожденье. Кормилица
Глава 4. Няня Пелагея Сергеевна
Глава 5. Круглый год. Мамины именины
Глава 6. Круглый год. Рождество
Часть третья. Гимназия
Глава 1. Французы и немцы
Глава 2. Греки и латинисты
Глава 3. Математики
Глава 4. «Русские»
Глава 5. Батюшка
Глава 6. «Воля»
Приложение. Новый год
Послесловие. Родом из детства. А.Б. Галкин
Предисловие. Карта памяти вечной
(О Сергее Дурылине и его воспоминаниях)
Из-за окна тюрьмы ловлю я твой привет,
Свидетель золотой зари моей начальной…
Священник Сергий Дурылин
13 сентября 1927 года, Бутырская тюрьма
Перед вами одна из тех заветных русских книг, что вышла из кельи сердца – не на славу, а на молитвенную память. Несомненно, что ее место – рядом с аксаковским «Детством Багрова-внука», по соседству с вьюжными рассказами Василия Акимовича Никифорова-Волгина и «Летом Господним» – счастливым созданием Ивана Шмелева. Тем удивительнее, что к широкому[1] читателю книга Сергея Николаевича Дурылина в полноте своей приходит только сейчас, почти через сто лет после того, как были написаны ее первые страницы. Уже давно погребена чуткая цензура, бдительно опускавшая в слове Бог первую букву, а заветный труд Сергея Дурылина все остается в тени нашей словесности. Судьба книги будто созвучна ее застенчивому названию – «В родном углу».
Легко догадаться, что это – воспоминания. Завидев слово «воспоминания», молодой читатель может раздраженно подумать: опять мне будут рассказывать, как хорошо было до 1917 года, как говели и ели грибы.
Нет, это совсем другая книга и о другом.
Дурылин рассказывает о былом, но ностальгическая нота в его повествовании – не главная. Множество «вкусных» бытовых подробностей, о которых сообщает нам автор, не заглушают биения его сердца. Перед нами опыт покаяния, а потом уже картины быта и нравов.
«В родном углу» – дальний, но верный отзвук первых мемуаров в христианской литературе, «Исповеди» Блаженного Августина. Скромнейший Сергей Николаевич нашел бы это сравнение слишком высоким, неоправданным, но нельзя не заметить, как близки в своих чувствах и мыслях два мудрых человека, разделенных без малого двумя тысячами лет.
«Младенчество мое давно уже умерло, а я живу… – дивится святой Августин дару детской памяти, данной человеку, и вопрошает: – А что было до этого, Радость моя, Господь мой?..»
Дурылин, будто продолжая епископа Гиппонского, пишет о том же даре памяти с тем же удивлением: «Меня уже нет на свете как младенца, тянущегося к цветущей яблоне в саду; меня нет на свете как отрока, впервые читающего Лермонтова за маленьким столиком с зеленым сукном; меня нет уже как юноши, впервые наклонившегося над опаловою волною Белого моря в солнечную ночь; но я, старик, одновременно помню себя и этим ребенком под цветущей вишней, и этим отроком, впервые читающим «Ангела», и этим юношей, склонившимся над северным морем…»
И вот далее (быть может, самое важное, что открылось Сергею Дурылину в собственных воспоминаниях): «Как утверждают биологи и физиологи, человеческий организм за десятилетия обновляется… до последней клетки. У пожилого человека нет ни одной кровинки, которая была бы в точности та же, что трепетала первым огнем жизни в нем, в ребенке… Законен суровый вопрос: что же или кто же вмещает в человеке пожилом его память о его былых существованиях ребенком и юношей?.. Кто субъект, кто источник этого самопамятования человека, в котором вмещено единство его сознания от рождения до смерти, в котором заключен стержень человека как личности? На этот грозный вопрос есть один прямой ответ, древний, как человечество: бессмертная душа…»
Читатель прервет меня: да, но ведь я еще не старик, слава Богу (кто сейчас в семьдесят лет согласится, что он – старик?). Мне, скажет, жить воспоминаниями еще рано. И о душе я еще успею подумать.
И правда: зачем молодому человеку читать воспоминания? Зачем общаться со стариками? Зачем слушать их рассказы о той жизни, которая давно миновала и никогда тебя не коснется? Ведь в молодости, да и в зрелости, так естественно жить в завтрашнем дне, прячась в радостях и заботах мирской суеты от евангельского: «Безумец, в эту ночь отнимут жизнь твою…»
Что ж, вернемся еще к Августину, к его исповеди перед Богом: «Все вчерашнее и то, что позади него, Ты превратишь в сегодня…» Воспоминания – это дарованная нам возможность превратить вчера в сегодня, вернуть его со всеми чувствами, запахами и красками. Разве не счастье пользоваться этим даром, не ожидая своей обманчиво далекой старости? Разве это не дарованная нам Господом возможность раздвинуть границы собственной жизни, не оставаясь в одной лишь сиюминутности?
«Вспоминая, – пишет Дурылин, – я живу сам и оживляю других, поглощенных временем…» В сопроводительной записке, вложенной в тетрадь с рукописью, Сергей Николаевич пишет: «Каждый должен оставить по себе только одно нужное всем слово: слово о матери…»
Блаженный Августин первые главы своей «Исповеди» посвящает матери, ее терзаниям и горю, когда подростком сын отпал от Христа: «Мать моя оплакивала меня перед Тобою больше, чем оплакивают матери умерших детей…»
У Дурылина – через многие сотни лет, через тьму веков! – то же горькое отпадение от веры в отрочестве, те же горькие слезы матери и то же позднее покаяние. «Помню, я – далеко за полночь, притворив дверь в зальцу, – читаю какого-то разрушителя ее и моей веры… Веры той, которой учила меня мать, во мне осталось на донышке, на самом донышке, и я даже не знаю, где оно, это донышко? Есть ли оно? Я читаю. Все смутно во мне… Она думает, что я сплю… Стоит на коленях пред родовым Спасом…
– Вразуми. Настави. Прости.
…Она никогда не «обращала» меня в веру отцов. Она не упрекала ни в каком неверье. Она только молилась тайно – и просила. И выпросила мне то зернышко веры, которое пусть не дало и не даст ростка зеленого и высокого, но и не умрет в душе, пока не умрет сама душа…»
Читая Блаженного Августина и вслед за ним – Сергея Дурылина, казавшегося своим передовым современникам «отсталым», «блаженным», мы до холодка на спине узнаем свои ошибки и падения, свое жестокое сердце и невольно переживаем покаяние за грехи юности.
Это очень нелегкое чтение, но разве не счастье, читатель, если твоя юность еще не прошла и многое, если не все, на карте твоей памяти еще поправимо! Можно сегодня же вечером «перезагрузить» отношения с близкими: попросить прощения, переменить решение, принятое в ожесточении сердца.
А что же остается нам, чья юность давно прошла, кто поднимает на ноги детей или внуков и приходит порой в отчаяние и уныние от того, что наши дети вдруг резко, не оглянувшись на нас, уходят за церковную ограду? Пусть судьба Сергея Дурылина будет нам в укрепление и надежду.
