Как пишет сам автор, «знакомясь в ходе изложения со всевозможными аномалиями, связанными с едой, а также с методами их преодоления, попытаемся уяснить себе, что именно еда и пост значат для человека, поскольку он является человеком. При посредстве оттеняющих контрастов в конце концов должно еще отчетливее выявиться, что же такое благословение пищи».
Схиархимандрит Гавриил (Бунге) – настоятель Крестовозвиженской пустыни близ швейцарского города Лугано, известный патролог, автор множества книг, переведенных на разные европейские языки.
Отец Гавриил родился в 1940 году в Германии. Воспитывался в христианской семье и в 1962 году, после учебы в университете, поступил в бенедиктинский монастырь, где вскоре принял монашеский постриг. Прожил в монастыре около 18 лет. Затем по благословению духовника основал скит в швейцарских Альпах и живет там анахоретом уже более тридцати лет. В 2010 году принял Православие.
Научные труды отца Гавриила являются важной частью его монашеской жизни и результатом его аскетического опыта. Отец Гавриил – специалист по творениям отцов неразделенной Церкви, прежде всего по Евагрию Понтийскому.
Введение. Еда или отказ от нее? – 9
ГЛАВА I. ПЕРЕЕДАНИЕ — СОВРЕМЕННЫЙ ПОРОК? – 16
ГЛАВА II. СИМПТОМЫ ЧРЕВОУГОДИЯ – 32
1. Однообразие пищи – 37
2. Стремление к перемене – 39
3. Воспоминания – 40
4. Слишком трудно – 42
5. Вредно и к тому же совершенно бесполезно – 44
6. Телесные болезни – 46
7. Мнимые болезни – 48
8. Послабления правила – 52
9. «Исключения подтверждают правило» – 55
10. Беспорядочность – 59
11. Забота о будущем – 61
12. Скупость – 65
13. Противоречит Писанию – 67
14. Сверх меры – 69
15. Ты достиг цели! – 74
ГЛАВА III. О ЕДЕ КАК ПРОКЛЯТИИ – 76
ГЛАВА IV. ОБ ИСКУССТВЕ ПОСТА – 118
ГЛАВА V. «ВАМ СИЕ БУДЕТ В ПИЩУ» – 161
Эпилог. О благословении пищи – 184
Библиография – 199
Глава I. Переедание – современный порок?
Английское слово over-eating (переедание) – современного, вероятно американского, происхождения. Обозначаемое им явление на первый взгляд также возникло недавно. Под ним подразумевается объядение, или, грубо говоря, обжорство. Ибо, как свидетельствуют содрогающие душу признания жертв этого порока, речь никоим образом не идет о старом добром гурманстве, чистом удовольствии от хорошей еды, то есть о любви к пиршествам. Этот старый порок, в развитой форме известный как гурманство, издревле вошел в жизнь общества и стал основанием для целого ряда доходных профессий. Как правило, гурманство связано с общением: группа единомышленников (точнее сказать: людей с едиными вкусами) собирается в определенное время в приятном месте – у кого-то дома или в специально предназначенном для этого заведении – и вместе предается «радостям желудка». Это столь благопристойный процесс, что даже Платон не постеснялся представить один из своих самых возвышенных диалогов в виде совместной трапезы4.
С утонченными телесно-духовными наслаждениями по образцу платоновского «Пира» переедание, к сожалению, имеет мало общего. Общим является даже не название, но лишь тот факт, что речь идет о приеме пищи. Ибо этому пороку предаются в одиночестве и он не приносит настоящего удовлетворения. Многочисленные признания свидетельствуют о том, что тот, кто ему предается, сначала планомерно заготавливает все необходимое, затем тщательно запирается, занавешивает окна и начинает есть, чтобы теперь, в полном одиночестве, набить себе глотку буквально до краев. Причем всем, что только найдется в холодильнике и может доставить удовольствие, вплоть до припасенных консервов. Это сопровождается утонченно продуманной последовательностью блюд, в результате чего поглощенная пища становится совершенно не перевариваемой. Картина прискорбная: в конце концов все заканчивается тошнотой и рвотой, истерическим плачем и полным отчаянием. Налицо душевно-телесный надлом.
Ученые все еще гадают о скрытых мотивах такого рода бессмысленных оргий, жертвы которых, как правило, отнюдь не являются растолстевшими любителями пирушек и жизнерадостными гедонистами. Хотя поток литературы на данную тему все возрастает, как и число объясняющих переедание научных теорий, жертвы этого порока вряд ли чувствуют, что теории действительно касаются их жизни. Итак, мы имеем дело с загадочным современным пороком? Возможно, хотя маловероятно. Ибо в мире порока со времен Адама не возникло, собственно говоря, ничего нового: братоубийство, кровосмешение, пьянство, содомия и так далее, – обо всем этом нам рассказывают уже первые книги Священного Писания. В силу тех или иных исторических причин изменились, самое большее, способы удовлетворения этих пороков. Тогда не следует ли говорить скорее о древнем пороке в современном обличье? Если данное предположение верно, то стоит исследовать, был ли этот порок, пусть и под другим названием, известен древним, а также выяснить, что они о нем думали.
В сфере исследования пороков издавна пользовались авторитетом древние монахи, а именно отцы-пустынники, проводившие время в борьбе со всеми известными человечеству демонами. Евагрий Понтийский (ок. 345–399) бесспорно является величиной первого плана в ряду этих древних психологов, психоаналитиков и психотерапевтов. Евагрий был философом, теологом и наставником монахов в одном лице. Именно он осмыслил обширный опыт египетских пустынножителей – своих учителей, обогатив его собственными, отнюдь не тривиальными, познаниями, и свел все это в хорошо разработанное учение, вошедшее в традицию христианской духовности. Таким образом, Евагрий стал подлинным классиком христианской психотерапии.
Конечно, психология отцов-пустынников – особое явление. Она не является научной дисциплиной, сопоставимой с современной психологией или психоанализом, но представляет собой органическую составляющую того комплекса, который древние называли ведением (gnosis). Этот христианский гнозис, понимаемый как плод Божественной благодати и человеческих усилий, охватывает физику и метафизику, философию и теологию, теорию и практику, соединяя их в созерцание грандиозной панорамы тварной действительности. Поэтому и представление о человеке, свойственное такому ведению, обладает той полнотой и объемом, которыми, к большому сожалению, не располагают современные научные дисциплины, несмотря на умножение их количества. В христианской науке человек воспринимается так, как он, собственно, и существует повсюду на земле: стоящим на твердой почве, будучи неразрывно связанным с ней, то есть «земным», – и все же возвышаясь к небу, открываясь неизмеримым просторам, постоянно чувствуя призыв к преодолению себя.
Таким образом, психология святых отцов не является самодостаточной дисциплиной. Она указывает за пределы самой себя, в направлении метафизики и теологии. Она не замыкает человека в его я, но скорее имеет целью вернуть ему способность перешагивать через себя и познавать свою истинную сущность во встрече с абсолютно другим Ты, – способность, которой его лишили присущие я пороки.
Во взгляде Евагрия на действительность психология занимает низшую ступень на трехступенчатом пути непрерывного самопревосхождения, который, по Евагрию, состоит из практики, или этики (praktike, ethike), физики (phystke) и теологии (theologiki). Под этим имеется в виду, во-первых, упражнение (praxis) в соблюдении заповедей, во-вторых, опосредованное ведение Бога через созерцание природы (physis) тварных существ и, наконец, непосредственное, личное ведение Самого Бога (theologia) «без всякого посредника»5, то есть без участия твари, образа или мысли. Таким образом, практика имеет дело с добродетелями и противостоящими им пороками. Первые относятся к сотворенной Богом человеческой природе6 и потому предназначены к вечности7; вторые поднимаются из страстной части души (то есть из гнева и желания – двух ее иррациональных потенций) и омрачают ум8.
На первой ступени духовной жизни прежде всего требуется познать происхождение и действие «недугов души» – страстей9. Нужно обуздать их посредством самодисциплины и наконец «с помощью Божией благодати»10 достичь состояния бесстрастия (apatheia) страстной части души11. Эту «апатейю» не следует смешивать с современным понятием апатии. Имеется в виду скорее стяжание того вполне естественного здоровья души12, которое проявляется в непоколебимости перед лицом искушений, поскольку последние теперь видны в своей сущности13. Однако эти искушения не могут исчезнуть окончательно и становятся даже сильнее по мере продвижения в духовной жизни14! В этом отношении Евагрий всегда оставался реалистом, исходя как из собственного, так и из чужого опыта15.
Однако подлинной целью этой первой ступени духовного пути является не стоический идеал бесстрастия (имеющий дохристианское происхождение)16, но скорее отпрыск17 бесстрастия – любовь18, цель (telos) которой, в свою очередь, – ведение Бога19 Это обстоятельство имеет большое значение для духовной жизни. Ибо о подлинной, христианской любви (agape) и ведении (gnosis) не может быть и речи, пока человек ослеплен своими убивающими любовь страстями. Только кротость (praotis) – форма конкретного проявления любви – делает человека зрячим20, ибо является матерью ведения. Именно любовь становится дверью, открывающей человеку доступ к естественному ведению21, то есть физике (physike). На этой второй ступени духовного пути человек познаёт Бога как бы опосредованно, а именно – через постижение логосов (logoi) тварных существ22 – скрытых во всем идей-смыслов, возводящих нас к Творцу Логосу (Богу Слову)23, но при этом не открывающих Его Самого, Его природу24. Другими словами, Бог познается здесь как бы сравнительно (per analogiam), из Его творений25. Некоторые люди, очарованные чудесами созерцаемого ими тварного бытия, останавливаются на этой ступени – и многое теряют. Это состояние подобно тому, как если бы кто-то отождествил лекарство со здоровьем как таковым и удовлетворился бы лишь первым26. Однако есть и те, кто «домогается добродетелей ради логосов тварных вещей»27, то есть ради ведения причин твари. И в случае, если человек испытывает к тому Божие призвание, он в конце концов поднимается на третью ступень и достигает непосредственного, личного ведения Бога (theologia). Это Божие благодатное откровение, неподвластное человеку28 и в этой жизни доступное далеко не всем29, совершается в том мистическом «состоянии молитвы»30, когда человек «без всякого посредника»31 вступает в невыразимо близкое общение с Богом «как с Отцом»32.
Итак, речь здесь идет о многом – по сути дела о смысле человеческого бытия! Ибо различные страсти, и прежде всего страсть чревоугодия, пытаются воспрепятствовать духу и не позволить ему «двигаться разумно (logikos)"33, стремясь к ведению Бога Слова, то есть Сына, Который только и может явить нам Отца. Если же человеку не удастся эта встреча с Богом, значит, ему не удастся и встреча с самим собой. Ведь человека – творение Божественного Слова – можно понять лишь исходя из Него и в единстве с Ним. Этим объясняется основополагающее значение, приписываемое Евагрием психологии в его универсальном мировоззрении, охватывающем всю действительность.
В силу всего вышесказанного представляется необходимым более глубоко исследовать точку зрения Евагрия, этого основоположника христианского психоанализа и психотерапии, на интересующую нас проблему. Ибо отцы-пустынники, проводившие свою жизнь на краю обитаемого мира и подвергавшиеся всевозможным испытаниям, имели опытное знание, которое, очевидно, можно приобрести лишь в условиях подобного рода. Поэтому нас не должно удивлять, если в последующем часто будет идти речь о таких искушениях, которые нормальному человеку в его повседневной жизни и не снились. Вместе с тем демоны и связанные с ними страсти, осаждающие людей в миру, монахов в обителях и отшельников в уединении пустыни, с древних времен неизменны. Меняются лишь средства, которые они при этом используют. Если миряне преимущественно имеют дело с материальными вещами, то монахи – с помыслами, то есть «впечатлениями», оставляемыми вещами в нашем уме. С этими впечатлениями монахи имеют дело, как если бы они были самими вещами34.
Как именно возникают эти помыслы? От чего зависит, что мысленные представления (noimata) вещей чувственного мира иногда вызывают страсти, становясь таким образом «злыми помыслами» (logismoi), а иногда остаются без такого развития? Как можно положить конец этим помыслам, которые иногда преследуют нас в форме навязчивых внушений, стремясь склонить к беззакониям?
На все эти вопросы Евагрий пытается дать ответ в своих аскетических трудах. Конечно, этот ответ будет отличаться от того, который все еще ищет современная медицинская наука, стараясь выявить причину переедания. В святоотеческих творениях мы никогда не встретим утверждения, что причиной порока является детская травма или что в данном случае действует тот или иной вытесненный комплекс. Как бы ни были важны подобного рода познания, их одних недостаточно, чтобы вернуть человеку то здоровье, о котором шла речь выше. У святых отцов речь идет о познании совсем другого рода. Они желают не только вернуть человека к самому себе, но и, по достижении этой цели, вывести его за пределы самого себя. «Человек себя превосходит», – говорит Паскаль35, и он прав, поскольку человеку требуется постоянно преодолевать себя, чтобы быть человеком.
Правда, вполне может оказаться, что в конце концов перед нами все равно встанет вопрос: что же было вначале – курица или яйцо? Однако святые отцы были не книжниками, а прежде всего учителями жизни. Им было важно самим действием войти в дурной круг «проблемы курицы и яйца» и разорвать его. Познание у святых отцов направлено в первую очередь на действие, практику (praxis). Лишь из этой практики, из самого прохождения определенного пути, произрастает видение (theona), освобождающее душу созерцание Того, Кому человек, прежде всякого действия и познания, препоручает себя в экзистенциальном акте веры.
Чтобы осмысленно продвигаться по этому пути, требуется особого рода «практическое ведение»36, если человек не хочет быть «подобен сражающемуся в ночи»37. Необходимо точное понимание механизма действия страстей в их различных и часто неожиданных проявлениях, необходимо понимание процесса их усиления и иногда необъяснимого ослабления, а также их многообразных хитросплетений и мнимых противоречий. Чтобы понять, каким образом разворачивается эта непрестанная игра в прятки, требуется не только внимательное самонаблюдение38, но прежде всего благодать Христова39, поскольку духовная жизнь заключается в постоянном соработничестве (synergia) Божией благодати и человеческого усердия40. Помимо этого человеку нужен духовный отец, уже прошедший этот путь и приобретший тот дар «различения духов», который отсутствует у начинающего41. Но даже если духовного отца найти не удается, мы имеем личный пример святых отцов и их письменные творения, по которым можно ориентироваться в духовной жизни.
Исходя из опыта своих наставников Евагрий, как кажется, первым предпринял попытку упорядочения этой незримой для глаз толщи пороков. Его перечень восьми «порождающих помыслов», из которых возникают все прочие42, оказал большое влияние на христианскую традицию – как на западную, так и на восточную. При этом всегда следует иметь в виду следующее: не приводя в каждом случае конкретного обоснования, Евагрий сводит эти восемь порождающих помыслов к их общему корню, а именно – к себялюбию (philautia) или даже самовлюбленности как выражению эгоистичной привязанности к самому себе43.
Чревоугодие (по-гречески, в оригинале – gastrimargia) занимает первое место в этом перечне пороков. Как мы скоро выясним, это отнюдь не случайно. Ведь чревоугодие представляет собой ту первую брешь в крепостной стене, через которую остальные пороки могут завладеть крепостью человеческой души.
Как это часто бывает, сама этимология слова дает нам важное указание на сущность обозначаемого им предмета. Греческое существительное gastrimargia (прожорливость, чревобесие) образуется от слов gastēr (желудок, чрево) и margos (бешеный, буйный, необузданный, жадный). Таким образом, это слово означает прежде всего порок «необузданного, ненасытного чрева»44. В свою очередь, распространенный перевод «чревоугодие», кажется, слишком слабо передает данное значение, по крайней мере для нашего современного восприятия. Ведь имеется в виду не просто радость от хорошо накрытого стола и вкусных блюд, а тяжкий недуг, страсть (pathos), причиняющая тому, кто ей подвержен, настоящие страдания. Жертва этого недуга страдает от своего необузданного чрева – не напоминает ли это то самое переедание (over-eating), о котором шла речь выше?
Конечно, этого первого определения недостаточно. Даже если исходя из этимологии мы понимаем под словом gastrimargia всего лишь широко распространенное обжорство, многочисленные описания форм этого порока, сделанные Евагрием, свидетельствуют, что речь идет о гораздо более сложном явлении. Действительно, в своей крайней форме gastrimargia проявляется как ничем не сдерживаемое обжорство, однако эта крайняя форма отнюдь не единственная и даже не самая распространенная. Как мы скоро увидим, существует бесчисленное множество вариантов, которые на первый взгляд не имеют ничего общего с обжорством. Подобно остальным страстям этот порок охотно скрывается за разного рода масками, чтобы не быть узнанным. Только при определенных условиях дело доходит до публичного обнаружения.
Описания Евагрия, весьма впечатляющие и на первый взгляд непосредственно не связанные с процессом еды, должны навести нас на размышления. Ведь тот, кого данные описания задевают, кто узнаёт в них себя, должен всерьез задаться вопросом, на каком пути он стоит. А если человек, подверженный этому пороку, прилагает усилия для того, чтобы от него избавиться, то для него, если он не хочет впасть в самообман, будет полезным обратить внимание и на его якобы безвредные проявления.
Еще несколько слов касательно понимания текстов, с которыми мы встретимся ниже. Евагрий пишет как монах для монахов. Примеры, которые он приводит, как и лекарства, которые он рекомендует, предназначены для определенного круга. Однако современный читатель сможет без особого труда освободиться от этой временной рамки и дойти до сути дела, если он сумеет абстрагироваться от конкретных исторических условий, стараясь увидеть в них все то же: «человеческое, слишком человеческое».
